Читаем без скачивания Ужин втроем. Мы так с тобой похожи… - Анна Данилова

Вернувшись в комнату, Нора поняла, что, пожалуй, впервые находится ОДНА, без Сони, без присмотра и что ей сейчас позволено, в принципе, ВСЕ.

Из дневника Норы И. «Если я не могу покопаться в ее прошлом, как не могу отвинтить ее изящную головку (как хрустальную пробку с женственного флакона дорогих духов) с плеч и заглянуть внутрь ее существа с тем, чтобы только понять, проникнуться и причаститься к ее тайне, то почему бы мне не попытаться приоткрыть некоторые ящички ее сущности путем разглядывания принадлежащих ей вещей, мелочей? Да, мне стыдно, да, мне неприятно, что я сейчас залезу в чужой, по сути, кофр, но ведь я же пишу о ней, разве так уж грешно подержать в руках ее записную книжку, бусы, несессер, в котором она хранит помимо женских, столь необходимых в дороге мелочей типа гребенок, зеркальца и маникюрного набора, еще и деньги? Наверно, все-таки, это грех, но искушение слишком велико, чтобы оставить весь этот БЕСПРИСМОТР без внимания.»

***

Она была разочарована после беглого просмотра Сониных вещей. В принципе, это были вещи, которые она раньше уже видела и даже держала в руках. Значит, в плане вещей, у нее никаких тайн нет. «Да и откуда им взяться у особы, которая держит домработницу и водителя? Да, чуть не забыла, еще и меня?..»

Она надеялась найти письма, фотографии, а в записной книжке номера людей, имена которых были бы в Москве, к примеру, на слуху… Но вся записная книжка была исчерчена, изрисована женскими фигурками в развевающихся одеждах, да несколькими десятками номеров телефонов людей, о которых в доме постоянно говорили… А из известных – только представители богемы, чьи лица не сходят с экранов телевизоров. «Тоска.» Несессер был туго набит долларами и франками. Но откуда у нее столько денег? И вдруг ей стало стыдно своих мыслей. Это был действительно настоящий стыд, потому что она сумела его испытать ФИЗИЧЕСКИ. То есть: покраснела и даже вспотела, представив себе, что кто-то вот так же роется в ее вещах и пытается понять, откуда У НЕЕ САМОЙ деньги? «Должно быть это ужасно неприятно…» Хотелось выйти и погулять, но в джинсах появляться на красивых улицах теперь уже ночного Парижа означало расписаться в своем дурном вкусе и какой-то даже убогости восприятия мира в целом. Надевать на себя одежду Сони, основу гардероба которой, как оказалось, составляло великое множество легких, почти невесомых вечерних платьев, было бы тоже неприятно. Оставалось одно: КУПИТЬ недорогое платье в магазинчике возле отеля и дать волю своим чувствам… Но каким? Она вышла из отеля, но оказалось, что магазинчик, который она присмотрела еще днем, закрыт. Оставалось одно: брести, куда глаза глядят и предаваться мечтам… Гигантскими лоснящимися насекомыми шелестели подъезжающие и отъезжающие от отеля машины, длинные, красивые, сверкающие при свете фонарей.

Нора медленно шла по улице, разглядывая встречающихся на ее пути людей, здания, вдыхая в себя прохладный воздух и удивляясь тому, что она в Париже. Но… одна. Совсем одна. И ей даже не с кем поговорить… Она зашла в первый попавшийся ресторан и, стараясь не смотреть на сидящих за столиками посетителей, заняла свободное место у окна. К ней тотчас подошел официант и спросил что-то на французском, на что она ответила ему по-английски, чтобы он обращался к ней, по возможности, на английском. Когда же он спросил ее на английском, она пришла одна или сейчас подойдет ее спутник, она покраснела, пожала плечами и собралась уже уйти, понимая, что здесь, очевидно, не принято ходить в подобные места одной, без мужчины, но официант – парень лет двадцати с внимательным и умным взглядом человека, всеми силами пытающегося доказать окружающим, что он здесь случайно, что завтра он, возможно, будет сам хозяином такого же ресторана, – сделал жест, означавший, что она может остаться.

– Вот спасибо, – сказала она по-русски, после того, как он ушел.

Она заказала ему какое-то непонятное блюдо, как ей объяснили, из баранины, красного вина и сыра, и рюмку коньяку и стала ждать, разглядывая стоящую на столике вазочку с белыми цветами, темно-зеленую скатерть с шелковой вышивкой и жесткую желтую салфетку, свернутую трубочкой и вставленную в позолоченное кольцо.

Она представляла себе, чем сейчас занимаются Соня и Нэш, как они, возможно, тоже сидят себе где-нибудь в ресторане, пьют вино и наслаждаются обществом друг друга, а в это время…

Принесли сложное блюдо. Большая плоская фарфоровая тарелка с зеленым орнаментом, на которой возвышается горкой тушеное мясо, украшенное по сторонам зеленой фасолью, морковными звездами и жареным картофелем, утопающем в красном винном соусе… Приблизительно такое же блюдо, но правда, в ресторане гостиницы «Москва», им подавали приблизительно лет восемь тому назад. Парня, который пригласил ее поужинать, звали Сергей, он был лет на десять старше семнадцатилетней Норы и говорил, что любит ее. Они познакомились на дне рождения Нориной подружки, Кати, и после этого встречались каждый день на протяжении целой недели. Для Норы это были незабываемые дни. Она поверила в любовь, поверила в его благоразумие, поверила в то, что у них будет будущее. Но после семи дней счастья и блаженства, когда Нора пришла на очередное свидание к памятнику Пушкину, Сергей не пришел. Шел дождь, прошел час, еще один час, а Нора все стояла и мокла под дождем, всматриваясь до ломоты в глазах в бегущих под зонтами прохожих в надежде увидеть знакомое бледное лицо с черными глазами… Как сказала ей Катя спустя месяц после потрясения (Нора узнала, что Сергей был женат и что он через Катю просил сообщить Норе, что они больше никогда не увидятся), хорошо, что она, Нора, не забеременела, что ей просто повезло, что ее первый мужчина позаботился хотя бы об этом… А простуда, которую она схватила в тот дождливый вечер, перешла в воспаление легких…

– Дело прошлое, – вздохнув, произнесла она вслух, отодвигая от себя тарелку и промокая губы салфеткой.

За коньяком, который она отпивала маленькими глотками, вспомнился ее второй роман, но уже более спокойный, без надежд… Это было на родительской даче, в Румянцево. Был июнь, пошла черешня, Нору привезли «откармливать». Мама ходила за деревенским молоком и яйцами и почти каждый день пекла пироги, пирожки или блинчики. Погода была теплая, было

много солнца, и Нора находила удовольствие в том, чтобы поливать сад… Она ходила между грядок с нежными огуречными ростками в резиновых ботах на голые ноги, в купальнике и с шлангом в руках и, зажав большим пальцем правой руки отверстие шланга, превращала тугую толстую водяную струю в сверкающий прозрачный веер из брызг, радуги и солнечного света…

К соседям по даче приехал гость. Молодой человек, кажется, медик. Нора, разочаровавшись в мужчинах, как в потенциальных мужьях, способных сделать ее жизнь счастливой, решила для себя, что после всего, что с ней произошло, было бы глупо надеяться на то, что следующий мужчина окажется порядочным и на второй же день предложит ей руку и сердце, а потому надо их воспринимать, просто как мужчин, способных доставить ей удовольствие.. «И что дурного в том, что я немного развлекусь с этим медиком?» – спрашивала она по телефону у Кати, которая почти все лето всегда проводила дома, в душной московской квартире и жила одними телефонными звонками. Она питалась информацией, которая стекалась к ней ото всех ее подруг и друзей, отдыхающих кто где. Она же организовывала и «сентябрьские встречи», которые проходили у нее дома, и где отдохнувшие и загорелые девушки и ребята рассказывали друг другу о том, где и как провели лето, а главное – с кем…

Катя, по природе провокатор, можно сказать благословила Нору на любовное приключение, после чего каждый день ждала «отчетов» подруги о прошедшем дне… И если в первые дни близких отношений с «медиком» Нора действительно звонила (благо, на даче был телефон) Кате и пересказывала во всех подробностях все то, о чем она говорила со своим любовником, то очень скоро ей это надоело и она полностью погрузилась в мир чувств, в котором было всего двое: она и ее любовник, имени которого она сейчас и не помнила… Перед тем, как им расстаться, он записал ей на листке все свои координаты и сказал, что будет ждать, когда она позвонит ему осенью в Москву, потому что в июле ему надо было уехать к отцу на Урал… Она же, боясь новых разочарований, дала ему сочиненный прямо на ходу номер своей московской квартиры и сказала при этом, что будет ждать его возвращения… Зачем она так сделала? Наверно, чтобы не вздрагивать от каждого телефонного звонка, начиная с августа… Для спокойствия. По этой же причины был сожжен листок и самого любовника… Потом родители купили ей квартирку на улице Достоевского и уехали себе в Питер, где вскорости разошлись, мать вышла замуж за какого-то профессора, с которым Нора не собиралась знакомиться, а отец вообще уехал в Эстонию с какой-то студенткой… Была семья и нет. Университет, Андрей Коротин, английский, переводы, сессии, спагетти с кетчупом, экзамены, кофе по утрам, сигареты, снова переводы, зачеты, университет, Андрей Коротин… Она так и не поняла, почему не вышла за него замуж, хотя и прожила с ним почти семь лет, то начиная все с начала, то расставаясь навсегда…